Пришло время сказать про "Время вишен".
Благодаря брату и собственным впечатлениям весь день наматываю сопли на кулак. Шарль сопли на кулак не наматывал, спасибо ему за это - так что сейчас последую его примеру и хоть немного кратко систематизирую сыгранное.

Все равно сумбурно получилосьДелегат Совета коммуны - должность ответственная. Должность делегата Совета коммуны, отвечающего за что-то конкретное - должность ещё более ответственная, требующая соответствующих компетенций. И если со здравоохранением и преступностью с опытом, имеющимся у 25-летнего студента-медика Шарля Фурнье, горячо желавшего служить народу, все было более-менее, то как организовывать контрразведческую деятельность, он не знал от слова совсем.
Знал, что если дойдёт до крайних мер и какие-то улики приведут к брату, в чьей "безобидности" Шарль при этом был уверен, - будет его, непутевого, любыми вывертами ума вытаскивать.
Все начиналось почти идеально: составили четкую повестку заседания, начали с обсуждения борьбы с преступностью и проституцией. А потом пришли новости об аресте дядюшки, в Совет с докладом явился Бруно Штайнадлер - и все обсуждения естественным образом сосредоточились на положении на фронте, его нуждах и, конечно же, контрразведке, которой первое время не удавалось ничего, кроме сбора слухов. Но Совет принимал решения, и решения удачные, вселявшие уверенность в том, что затруднения временны и преодолимы. Вроде бы разрешили ситуацию с Рамо, отправили на фронт необходимое; новостью о поручении священникам заботы о раненых гвардейцы и граждане на площади были недовольны, но Шарль был несказанно рад сообщить им о том, что Совет доверяет руководство госпиталем Анжелике Пикар - и увидеть, что все собравшиеся горячо поддерживают это назначение.
После расширения госпиталя оставаться в курсе дел Совета стало сложнее: раненых поступало все больше, и город нуждался в медике Фурнье гораздо сильнее, чем в Фурнье-делегате. Самую первую операцию - самую первую в своей жизни - волею судеб Шарль делал собственному тяжело раненому брату. Было чудовищно сложно решиться, тряслись руки, не поддавался пинцет и игла; если бы не Огюст, Шарль имел все шансы наделать в Бернаре новых дырок или забыть о чем-то важном, но взял себя в руки - а когда рана была зашита, едва ли не впервые в жизни попытался помолиться так любимому братом богу. "Фурнье, вы нужны в госпитале" звучало от дверей так часто, что, казалось, разумнее было бы сложить с себя полномочия делегата и не возвращаться после каждой операции в Совет, вынуждая коллег вводить себя в курс все более серьезных текущих дел, но Шарль раз за разом возвращался - участвовал в голосованиях, ставил подпись на документах (дошло до абсурдного: вернувшись в Совет в очередной раз, он не мог сказать кому-то из посетителей, является ли он членом Комитета Общественного Спасения - потому что участвовал в обсуждении, но не присутствовал при официальном провозглашении его создания), читал расплывающиеся перед глазами строчки обнаруженных Лемэром писем предателю... Предатель был среди них, и это с вероятностью был Эрнемон - но не было, не было доказательств, был только список кличек и буква Ш.!...
Когда Этьен передал Шарлю письмо провокаторского содержания, адресованное "Фурнье", строчки расплываться перестали. Брат не мог быть предателем, поскольку ничего не знал, но все равно мог в нынешних обстоятельствах попасть под подозрение - необходимо было убедиться, что церковь и он в частности не имели никаких контактов с Версалем, и что это могут подтвердить. К счастью, доказывать ничего не понадобилось, а вернувшись из госпиталя после последней операции, Шарль ознакомился с новыми письмами - которые наконец-то были достаточно вескими доказательствами предательства Эрнемона.
Люди из фортов, слухи о капитуляции в городе, решение выводить в укрытие детей. Почти ощутимое бешеное тиканье на глазах исчезающего времени, отпущенного коммунарам на размышления. После публичного заседания Шарль, расстреляв Эрнемона, проверил свой пистолет и с облегчением отметил, что патронов в нем достаточно.
Оставалось торопливо поцеловать Лизетт и отправиться на запад города навстречу версальцам. Не подумав даже в каком-то эйфорическом, невероятной силы душевном подъеме, что студент-медик и делегат Совета Шарль Фурнье почти не имеет шансов увидеть снова свой родной Латинский квартал.
Именно его, госпиталь и брата он видел перед тем, как его глаза закрылись навсегда.

Это была очень сильная игра - насыщенная событиями, активным действием, подарившая очень яркие эмоции. Ни единого провиса, "ни минуты покоя". Мурашки по коже и гордость - за всех нас, граждан Парижа, преданных детей Франции, свободной Франции.
Мои благодарности - всем участникам: мастерам, игрокам, с которыми я поиграла, тем, с которыми не поиграла - за то, что наш Париж был таким настоящим.
Спасибо!...

Смотрите также